Прощай, детство – здравствуй, жизнь… - Юрий Михайлов

– Хорошо, пришли черновик, подумаю, что сделать, – подруги попрощались, занятые срочными делами.

Светлана стала макетировать очередной номер газеты. Заголовок лёг сам по себе: «Семь дней в пути…» Потом подзаголовок: «Репортаж нашего специального корреспондента Алексея Сапрыкина о поездке агитбригады в подшефные колхозы и совхозы». Фото всего коллектива по приезде сделал фотограф Дома культуры.

Газету читали везде: в цехах, в раздевалках, в столовой и в туалетах… Калягин пожал Лёшке руку, сказал, не зря, мол, съездили, порадовали народ. Ухов солидно изрёк:

– Тебе точно, ну, как их, в фенологи надо идти, ты, Лёха, не туда попал.

– Фенолог изучает растения и животных, а филолог изучает языки… – сказал с добродушной улыбкой Алексей.

– Языкастый ты у нас, парень, мать-перемать, тебе булку в рот не клади…

Все рассмеялись, шероховатости в отношениях сгладились, да и, в целом, рабочие хорошо оценили заметку коллеги. А через две недели вышел большущий очерк в молодёжной газете за подписью: «А. Сапрыкин, токарь, член КМБ комбината». Ну, вышел и вышел, его мало кто видел и читал, хотя Светлана сама пришла в цех, принесла пять экземпляров молодёжки, сводила Алексея в столовую, вместе попили чаю. Она сказала, что в редакции довольны материалом, просили передать: если надумаешь сотрудничать с ними, заходи в любое время, будут давать разовые задания. И если понадобится характеристика для поступления в институт, они дадут положительную.

Весной, в начале апреля, учитель Александр Витальевич вызвал Алексея на серьёзный разговор, сказал:

– Пора кончать игры с самодеятельностью и прочими увлечениями. Начнём борьбу за медаль, составим график допзанятий, я математику-физику возьму на себя, с остальными учителями договорюсь в частном порядке. Начинай писать сочинения, у завуча забери перечень прецедентов за десять последних лет, она в курсе, сама, как литератор, заинтересована в твоей пятёрке.

Алексей пахал, как проклятый, на экзаменах получил одни пятёрки, но сорвался на сочинении: поставил лишнюю запятую в двух сложносочинённых предложениях, соединённых союзом «и». Ошибка очевидная и, тем не менее, работу долго не оценивали, тянули до последнего… Но беда не приходит одна: завканцелярией дирекции обнаружила, что в документах выпускника нет старых оценок по астрономии, тригонометрии, трудовому воспитанию и физкультуре. Срочно сделали запрос в среднюю школу, ответ всех убил: выскочили две четвёрки, которые ему поставили в девятом классе. Они-то и должны были перейти автоматом в аттестат. Всё, finita la comedia, медали не будет… Педсовет решил: за сочинение поставить четвёрку.

Переживал ли Лёшка? Да не особенно, он так устал, что тупо реагировал на всё произошедшее. Александр Витальевич захмелел на выпускном вечере, хотел устроить Лёшке разнос, но передумал, склонил голову на плечо выпускника и заплакал. Домой его отвёз водитель на «Москвиче», дежуривший от комбината. Лешка проводил учителя. Переодевшись, фронтовик сказал абсолютно трезвым голосом:

– Тебе, сынок, с ремцехом надо заканчивать! В августе собирайся сдавать в пединститут, на филфак, подрабатывать будешь в газете и в нашем Доме пионеров, я там в выходные дни кружок веду. К приходу детей надо кучу деталей заготовить, чтобы сборка проходила быстро и весело. Будешь вечерами детали мастерить, за деньги, конечно. Так что на учёбу хватит. Хочешь, я с мамой переговорю, успокою её…

– Я даже не сомневаюсь: мама будет «за»… Только вот здоровье у неё шалит последнее время.

– Придумаем что-то с обследованием, но после августа…

***

Алексею предоставили отпуск: положен, никуда не денешься, прошло почти одиннадцать месяцев с поступления в ремцех. Он никому не говорил, что идёт сдавать экзамены, но разве утаишь. Клава заказывала справку в кадрах, сменный мастер писал характеристику, комсомольский отзыв – оформлял Ухов. Недоброжелатели были, наверное, но, в целом, все по-доброму отнеслись к будущей учёбе Алексея в институте. Калягин переживал, но и радовался: вот, мол, и педагог вырастет из моего бывшего ученика. А то, что Лёшка сдаст экзамены, он ни на минуту не сомневался. «Жалко, Лёх, мучил я тебя, мучил… А ведь могли бы здорово поработать. Но хорошо, что ты решил учителем стать, добрая профессия. Помни, если что, тьфу-тьфу, конечно, тут же возвращайся, мне Зосимов обещал железно: станок оставим за тобой или новый выпишем». Какое возвращайся: все экзамены парень сдал на хорошо и отлично, включая сочинение по Льву Толстому – «Образ народа в романе «Война и мир».

Линейка для первокурсников проходила на открытой спортплощадке института, накрапывал мелкий дождь, ректор и группа преподавателей стояли под зонтами. На Алексее – новый тёмно – зелёный костюм в рубчик, покупали с мамой в центральном универмаге, на бирке – яркая этикетка: «Сделано в Югославии». Как достали, одному Богу известно да директору Дома культуры, которая, включив связи, искренне помогла тёте Шуре – уборщице. Погода подгоняла, речи говорили короткие, поздравляли студентов, желали, убеждали не терять время попусту. Даже на картошке, на уборку которой в колхозы и совхозы послезавтра отправятся триста человек. Пока – до октября, а там, как сложится ситуация.

Студенческие билеты выдавали в учебных корпусах, филфаку, самому многочисленному, определили и самую большую аудиторию, двухэтажную, как в римском сенате. Поздравления продолжались, кафедра современной литературы пригласила именитых и молодых поэтов и прозаиков, почти все они заканчивали этот вуз. Известный поэт, чьи песни пела вся страна, высказал даже крамольную мысль: на базе филфака, где работают два членкора, пять профессоров, десятки докторов и кандидатов наук, надо создать свой учёный совет и отделение советской журналистики. Зал стоя аплодировал поэту.

К полудню дождь прекратился, временами стало появляться солнышко. Оно заглядывало в верхние окна аудитории, скакало по тёмным дубовым доскам длинных столов, выгнутых в виде эллипса, сфокусировалось на трибуне и небольшой авансцене. Все присутствующие на торжестве невольно заулыбались, радуясь отголоскам уходящего лета. Алексей тоже чувствовал прилив сил, ему нравилась девочка, сидящая слева от него, с парнем справа он уже познакомился: Слава Кучумов, представился тот, из династии учителей, мама-папа директорами школ работают в самом дальнем районе от облцентра. На плечах соседки – ярко-зелёная кофточка из длинной шерсти, на шее – золотая цепочка с кулоном и дорогим камнем, лицо продолговатое, по Лёшкиным представлениям – просто аристократическое: тонкие губы слегка подкрашены, нос прямой, глаза прикрыты густыми длинными ресницами. Цвет кофты оттеняет прямые бледно – жёлтые волосы, похожие на волокна созревшего льна. Они закрывают уши и почти половину лица. Духи лёгкие, пахнущие первыми весенними цветами и морозцем.

– Привет, – сказала соседка, – как тебя зовут? Можно, я потом поправлю тебе галстук… Ты, наверное, первый раз повязал его?

Алексей растерялся, голос пропал, связки не хотели слушаться. После бурной ночи с Эльзой он больше ни разу не встречался с женщинами, хотя инструктор раза два делала попытки затащить парня домой. Выстоял, но трудно сказать, что ему не хотелось повторения подобного свидания. А потом – просто не было времени, понимал: если сейчас не решит свои проблемы, жизнь пойдёт по – другому пути.

Откашлялся, сказал сиплым голосом:

– Алексей Сапрыкин… Конечно, можно, сроду галстуков не носил, мама упросила. Да, я щас сниму его…

– Не, не стоит, я научу тебя… Я папе всегда завязываю галстуки. Меня Татьяна зову, Татьяна Ларина…

– Ничего себе, вот это – сочетание…

Она полностью повернула голову к Лёшке, посмотрела светло – зелёными смеющимися глазами, добавила:

– Без шуток, говорю, как есть… Папа строитель, он от литературы далековато находится, строил у нас все ТЭЦ, ГРЭС, комбинат. Но Пушкина, конечно, знает. А пошутила, видимо, моя бабуля… Скоро конец выступлениям, пойдём с нами в парк, на реке ещё лодки работают, летние кафешки.

Конец ознакомительного фрагмента.